Две старушки-нищенки примостились у крыльца провинциального дворца культуры, где проходит православная выставка. Одна сидит на стуле, у нее в платочке – картонная иконка Николая Чудотворца. Вторая – на костылях, она стоит. Кругом – эйфория предпразднества Пасхи, как будто и нет поста. Все радуются, здороваются, целуются, поздравляют друг друга, почти уже христосуются. Завтра – Вербная неделя. На том же крыльце стар и млад продают веточки вербы, пышные, приукрашенные букеты, стоят с ящиками…
- И нам помогите, — бормочет та, что на костылях, с какой-то жалостью глядя, как бросают люди денежки в ящики разных храмов. К ней тоже подходят, подают Христа ради. И ее подругу не забывают. Вид у старушечек благообразный, благородный, несколько гордый, но вместе с тем и заискивающий. Жалкий.
- Спаси Господи… Спаси Господи… — Ответствуют они на пожертвования, делая бровки домиком и губки бантиком. Но вот нет людей, временно крыльцо опустело от посетителей ярмарки. И тут зорким оком совести сидящая старуха оглядывает продающих вербу. Вербные букетики принаряжены: на них и ленты, и банты, и искусственные цветы… Подходит одинокий покупатель, военный человек, приценивается, берется за кошелек…
- Нельзя живое с неживым продавать… - По-дикторски доходчиво, громко объявляет в белый свет бабушка. Николай Чудотворец, обернутый платочком в дрожащей руке –веский аргумент ее правоты. Военный муж теряется, беспомощно озирается, вопросительно смотрит на продавца – совсем еще девчушку. Та – заливается румянцем.
- Это как понимать? – Спрашивает с почтением человек в форме у старицы, снимает фуражку…
- А так и понимать. Нельзя живое с неживым продавать. Живые ветки и искусственные цветы, — ответствует старушка и вытягивает в скобку губы значительно и строго. Он уходит, мелко, поддакивающе кивая рыхловатым подбородком. Бедная «судия», она и не представляет, как жалко, беспомощно смотрится она в своем нищенском пластмассовом кресле. То достоинство, с которым старается держаться старуха, только еще больше подчеркивает хрупкость ее бытия.
Другой покупатель тоже уходит, пожимая плечами. Подходит третий. Та же история. Никто не хочет связываться с тонкой, как зимняя рябинка, и такой же морщинистой, старушкой.
- Нельзя живое с неживым продавать…
Уходят православные. Девчушка – в смятении. Всю ночь дети из воскресной школы вязали эти букетики, распаривали цветы над кипящим чайником, накручивали ленты на раскаленные гвозди, обжигая пальцы… Краше и не сыщешь букетов на всей ярмарке.
- Нельзя живое с неживым продавать! – Приговор, укор, недобрая минута.
- Да что же вы, бабушка, такое говорите?... – Робко спрашивает девочка. – Вы же того дяденьку с тюльпанами испугали…
- А вот то и говорю, и не спорь со мной. Нельзя живое с неживым продавать – говорю. Не по-православному эт-та. Отрывай цветы восковые и бросай в мусорку, а вербы – пожалуйста, продавай… — Милостиво, аки барыня, разрешает старуха.
- Наш батюшка, — смелеет девочка, но тут ее перебивает та, что на костылях.
- Она зна-ает! Что орешь! Что ты го-ришь! Спорь еще! Глянь, молодежь какая таперя! Нет бы, послушала бы, чему хорошему ее учат! Как надо, ее учат, — и болящая душа ее начинает выкрикивать что-то несуразное, жутковатое. Так и звучат их голоса – одна по-кликушьи выкрикивает «голосами», вторая – «учит»:
- Еще наш покойный протоиерей Борис говорил: анафема да бу-ет тем, кто живое с неживым приносит в Божий храм, — припечатывает из пластмассового кресла зачинщица диспута.
- А наш батюшка Илья… — Загорается, смелеет, вступает в спор цыплячий голосок, но его — не слышно.
- Православные, смотрите, слушайте! Козявка еще совсем, а доказывает, как будто двадцать лет замужем живет! Живой-ё и неживой-ё, -- старица страдальчески возносит перст в небо, – живой-ё и неживой-ё соединила! И что-то ещё говорит!
Начинают собираться люди, окружают старуху, щечки которой порозовели, глаза – загорелись живым огоньком. Она указует перстом то в небо, то в юную миряночку. Люди с любопытством рассматривают девочку, которая совсем поникла, чуть не плачет. Ситцевая косынка, две черные косы, замечательно серые глаза – девочка из позапрошлого века…
- А наш батюшка Илья сам с нами вербочки вязал и благословлял их продавать! – Вдруг звонко, как колоколец, смело кричит девочка. Ей не страшно, она верит: батюшка заступится даже на расстоянии!
