Вижу — гора,
а над нею кровавая птица
В темное чрево
слепых принимает птенцов.
Это — детей первородных своих
пожирает столица.
Клюв вороненый ее разрывает лицо.
Как мы любили ее бесподобные очи,
Как мы гордились
душевной ее красотой!
Вдруг наша матушка
стала царицею ночи,
Хрустнули кости твои
под железной пятой.
Издалека, сквозь леса,
перелески и долы,
Чрез города и селенья
родной стороны
На костылях к ней идет
мирликийский Никола
В виде убогом земном
ветерана войны.
Страшен его одичавший,
поруганный облик,
Волки на старце подрали
худое пальто,
Только в глазах чудотворца
Вифлеемский отблеск,
Только в глаза голубые
не смотрит никто.
Выйдет на стон небывалый
из сизой избушки
В черной парче древнерусской
Провинция-мать.
Хочет приветить
— да хлебушка нет ни полушки,
Хочет помочь
— нету силушки руку поднять.
Уж не цветут,
а в тумане сгорают закаты.
Горе не в том,
что мой дом нищетою богат,
Горе не в том,
что на праздничном платье заплаты.
Горе тому,
кто вовек не изведал заплат.
