В литобъединении Лева слыл звездой. Его знаменитые «Облачные тени над Парижем» все местные поэты знали наизусть и почитали за эталон. Он и сам сошел бы за эталон: всегда подтянутый, в наглаженной рубашке и начищенных туфлях, со свежей книгой в сознании, он словно всех заставлял подтянуться, а сам – старался остаться незамеченным. Совсем по-другому жил Игорь. Хоть и писал он неважно, зато жил, как поэт, ни в чем себе не отказывал, позволял себе сделать скандальчик, присутствовал на всех важнейших мероприятиях города, читал стихи на свадьбах и писал о себе хвалебные статьи под различными псевдонимами. Однажды он всех потряс, женившись на разведенной Клавдии. Он ушел от рыдающий Кати, оставив ей квартиру и всё остальное, кроме пары своего белья и такого же костюма. Клавдия была женщиной эффектной, даже красивой, но слегка неряшливой и курящей. Она тоже писала стихи и публиковалась в Питере, откуда и приехала к ним в город. Молодожены жили в комнатушке общежития, как они жили – Лев Николаевич не знал. Он и не знал бы дальше, если бы в минуту какого-то внутреннего кризиса не подступил к нему Игорь, как всегда, загораживая дверной проем:
- Ты поэт с большой буквы, что у тебя за жена! Эта серая мышка хоть раз книгу в руках держала? Она тебя никогда не поймет!
То ли кризис повлиял, то ли Леве захотелось большой любви, но слова Игоря его поразили и он пролепетал:
- Так что же делать?
- Надо всё менять! – проорал Игорь голосом Маяковского.
- Менять?!
- Менять! – отрезал Игорь и рубанул рукой воздух так, что волосы на голове Левы встрепенулись.
- Я поменял жену, и в этом, то есть, в творчестве, у меня теперь полный порядок! Хочешь, прочту… — Но пока Игорь плевал на палец, рылся в папке, отыскивая нужный текст, Лева вышел из библиотеки, ошарашенный, окрыленный и подавленный одновременно.
С тех пор Лева настроился на встречу с новой музой.
- Да, у Левы полный порядок… Клавдия интересная женщина… — бормотал он, просто так болтаясь по городу до темноты. -- Похожа на Клаудию Шифер… Да, теперь в моде другие девушки, не такие, как моя Женя… — он вздыхал, жалея ничего еще не знающую и ни в чем не виноватую несчастную свою жену.
Когда он пришел домой, Женя смотрела конкурс «Мисс мира» по телевизору.
- Ты чего так поздно? — ласково спросила она. — уже давно пора кушать… Дети спят. А я – смотрю на красавиц. Какие красивые все-таки у нас девушки, да, Левушка? Ты где был-то? — снова спросила она и побежала в кухню разогревать ужин.
- В литобъединении задержался, — впервые соврал Лева и ему стало внутренне неуютно.
Стараясь подавить возникшее чувство, обманывая себя, он нашел ему объяснение и пробормотал, заглядывая в телевизор:
- Какие низкие интересы… эти конкурсы красоты… Смотреть эту чушь?.. — он пожал плечами и рассердился на жену.
На экране красовались юные гражданки разных стран и континентов. Лева не был злым человеком, как Игорь, который в одной из своих поэм называл этих красивых девушек «моделями человека». Леве было их жаль, особенно раздетых. Они казались ему наскоро сколоченными из фанеры, насквозь продутыми сквозняками, больными. Их хотелось пожалеть, закутать в деревенский тулуп и положить на печку, отпаивать теплым молоком и откармливать свеженькой сметанкой с булочками.
Именно такие чувства вызвала у него Наташа. Когда она впервые пришла в библиотеку, Лева понял:
- Это «она»!
Наташа, вчерашняя школьница, отличалась от жены Льва Николаевича, как травинка от снежинки. Обе женщины напоминали ему рекламу крема, в которой показывали два яблока: старое и свежее. Как в той рекламе, жена показалась ему неновой, несвежей, усталой, отжившей свой женский век. А девушка сияла юностью, как блестело свежестью хорошо отполированное телеоператором компьютерное яблочко. Кроме того, Наташа казалась способной понять стихи Льва Николаевича, а утомленной Жене давно было не до стихов. Она приходила домой, аккуратно снимала и протирала свои и другие туфли и сразу становилась мыть посуду, оставленную в раковине мужем и детьми, потом готовила ужин, потом бесконечно что-то подшивала, подбирала и подтирала…
- Она стала некрасива, — смотрел на нее Лев Николаевич исподтишка. Ему надоели обвисшие груди, вечно усталый вид недоспавшей работницы.
