Светка ждала, пока за нею прокряхтит пружина и закроется дверь, проходила на середину комнаты, хвост антенной, прыгала на стол и ложилась на газету, которою стол был застелен — в самую середину комнаты, под самую лампочку. Наверно, от лампочки ей было не только светло, но и тепло.
- Свету к свету тянет, — подшучивал клоун над кошкой, отвлекаясь от чтения. — Алма Хасимовна тебя отпустила? Да? А расписку дала? Ну, тогда порядочек… Слушайте, дети, сказку… Про злых мальчишек, которые потом исправились…
И животные-друзья слушали и смотрели сказку, как в телевизоре.
Теперь вечерние чтения для Оранжа и Светки прекратились…
В общем, лето ничего – темнеет поздно. А когда наступила осень, стало грустно: совсем темно по вечерам. Зимой – и вовсе сказать нечего. В три часа дня уже сумерки, а в пять – темнота, и деревьев из окна не видно, разве только кошка проплывет по трубе под самым окном белым пушистым облаком. Оранж еще кое-как видел хозяина, а Степан Игнатьевич – ничего не видел, даже свою собаку, даже кошку дворницы. Он уже и днем приглядывался: возраст всё-таки пенсионный. Так что Оранжеро стал выть по вечерам, тычась влажным носом в сухую, добрую ладонь хозяина. Никто не читал ему ни сказок, ни былей! И даже клоун, совсем не бывший – бывших клоунов не бывает, самый веселый в мире человек, которому стыдно не быть смешным, — начал грустить. Он грустил и одновременно думал: что делать?
Думал он думал и придумал, что ему делать. Ну не грустить же так долго клоуну!
Это был план, который не очень понравился бы тебе, мой новый друг. Но что делать – всё складывалось именно так. Обманывать тебя я не буду, голубь мне этого не простит. И мой родной человек никогда не врал и не приукрашивал несимпатичную правду жизни. Этот план казался преступным, нехорошим и нечестным. Но Степан Игнатьевич решил, что это – его единственный шанс.
Совсем «расформированный» клоун вышел на улицу, Оранж – за ним, как всегда. По дороге они встретили дворницу. «Свидетель был бы лишним,» — подумал Степан Игнатьевич и повыше поднял ворот пальто. Светка сидела у хозяйских ног, прикрыв лапки белым опахалом и что-то жевала.
- И шыто он, тывой сыбачэк Оранжевый, опят пылачет, Сытыпан Агнатьевич? — Пожалела тетушка пса
- Грустит, Алма Хасимовна, на то у него и есть его собачье сердце, — нехотя отозвался из-за воротника сосед.
- Ай-яй-яй, народ голодает, — дворница покачала головой. И достала из кармана фартука кусочек бараньей котлеты.
Оранж, стесняясь, взял его передними зубами и проглотил. Почему стесняясь? Потому что его хозяин уже давно-давно не ел подобных вещей, а ему тоже, наверно, хотелось котлетки. В тощем животе пса слегка посытнело.
- Нэт болше, зайка, — ответила тетушка Алма в ответ на благодарственный поклон собачки и показала свои пустые ладони и хоть большой, но пустой карман, аккуратно залатанный яркой клетчатой материей.
Но клоун в отставке думал совсем не о бараньих котлетках.
Клоун говорит: «Молчать!»
Они пошли выполнять преступный план: старый господин и по-солдатски похудевший пес. Степан Игнатьевич поднял воротник повыше, чтобы скрыть нижнюю часть лица, очень заметную и запоминающуюся. Все знакомые люди узнали бы его по широкому подбородку с глубокой ямочкой. Цирковые за глаза так и называли коллегу: «Ямочка». Теперь из-за воротника выглядывали только грустные глаза, каких много и густые брови, каких поменьше, но все-таки тоже немало встречается среди мужского населения зрелого возраста.
