Посмотрю на тебя –
и увижу
дубовые рощи,
Печерские мощи
плывут по реке,
уносящей
из той, настоящей,
изломанной жизни,
останки Отчизны...
Родимая бабушка,
руки что так искалечило?
Скрюченных пальцев чернеющих
сучья больные, корявые
будто вовек не увидели
тонких колечек серебряных,
музыки и рукоделия,
не целовали поклонники
белые девичьи рученьки,
будто и вовсе не рученьки:
старого дуба грозящего
после пожара-губителя
это персты обгорелые...
Золото, золото, деточка,
Золото, золото, черное,
Черное, да каторжанское.
А бывало –
у церкви стояла,
и звенели земля и колокол:
солнце — золото,
люди — золото,
запевальное,
Не подвально-острожное,
Не каторжно-осторожное –
Настоящее,
блестящее,
летящее,
пропащее...
И молодой каторжаночки
золото солнца закатное,
и рудниковое золото –
тонкой песчаной росиночкой,
черной своей паутиночкой
скрючило белые руки.
То золото, деточка –
золото муки.
