«Господи, да за что мне это? Спасибо, конечно, но не нужно... Не хочу ничего. Нет, я хочу! Хочу! Я хочу быть с ней!» Игорь очнулся окончательно и понял, что не просто говорит вслух, а кричит,— сел в кровати, закрыл лицо рукамии... зарыдал. Ему нужна была спасительная шлюпка, чтобы не задохнуться и не умереть.
Наваждение прошло, когда взгляд Игоря скользнул по книгам на полке и портрету Ольги с засохшими желтоватыми розами перед ним. Три месяца он не добавлял в вазу воды и не менял букета. Впервые за дюжину долгих мучительных лет одиночества это стало тяжело, как бесконечная уборка снега вокруг казармы в непрекращающийся снегопад.
За два месяца весны он похудел, ел с отвращением, даже ушел в двухнедельный запой, словно его мучило предчувствие чего-то непоправимого. Новое чувство вцепилось в него мертвой хваткой, и он знал: не отпустит, пока не убьет. А он не хотел стареть и тем более умирать. Он хотел начать с Алиной новую жизнь — свежую, долгую. И верную.
Сосед, врач поликлиники, как-то встретив его на лестнице, посоветовал сделать УЗИ:
— Что-то ты бледен и щеки впали, старичок. Приходи без очереди! Я в субботу дежурю. В наши годы надо следить за здоровьем!
Игорь поблагодарил, но уточнять свой диагноз не стал. Он знал: это не желудок и не печень с селезенкой. И даже не сердце. Болела душа. Диагноз: «Алина». И думать о том, что у него — или у нее — есть кишечник, почки, желудок и прочий ливер, в этом состоянии ему казалось низко и совсем не возвышенно.
Химия? Может быть. Он слышал, такое бывает. Люди влюбляются без ума в кого попало. Как непонятное волшебство. Сейчас много об этом говорят. Но ему плевать. Без нее он умрет. А если умрет она? Она не умрет никогда! Это невозможно. Уж лучше — он.
Теперь он лежал и думал о том, что если вот сейчас он умрет от неразделенной любви — может быть, ей будет его жаль. Но она не узнает, отчего наступила смерть, и не догадается о том, что могла бы ее предотвратить. «Надо признаться. А если ответит отказом? Нет, женщины любят ушами. Хотя бы несколько дней она будет меня любить... или несколько часов... или минут. А если не будет? Господи, как тяжело, как тяжело любить!..»
Он снова с силой дернул головой, словно хотел вытряхнуть все эти мысли, с трудом встал и пошел в душ. Вода немного успокаивала и отвлекала. Мечты об Алине становились прозрачнее. Теплые струйки их как будто растворяли и уносили по своим неведомым маршрутам. И он начинал думать о работе, выбираясь из штормящего моря на спасительную шлюпку.
После душа Игорь обнаружил, что в ванной нет полотенца, и голый вошел в комнату, оставляя мокрые следы на полу. Пока рылся в комоде, вытаскивая из комка выстиранного и неглаженого белья полотенце, деловито думал о том, что хозяйка здесь не помешала бы. После Ольги за ним ухаживала дочь, но — вышла замуж и увезла внука в Стокгольм. Они созванивались по Хоот, предаваясь иллюзии общения. Поначалу он тосковал. А потом заставил замолчать то место в душе, где все эти годы обитал такой дорогой для него мальчик.
Его дочь Марина жила своей жизнью разведенной привлекательной девушки, совсем не интересовалась сынком Андрюшей. Игорь сначала поил внука молоком, потом водил в садик, гулял с ним в лесу, учил мальчишку стоять на лыжах, сидя часами на неудобном пластиковом кресле в бассейне, любовался его успехами в плавании, отправлял хлопчика в первый класс... У Игоря не было сына, и судьба вернула ему этот долг. Долг вернулся с процентами: Андрюша помог пережить Игорю смерть Оли. Но когда внуку исполнилось десять, а молодой дед научил его всему, что умел сам, общение вышло на новый уровень: они, близкие души, разговаривали, спорили и мечтали. Казалось, они были друг другу необходимы, но жизнь навязывает свои правила и ситуации, и пришлось разлучиться. Хоот не давал теплоты общения. На том месте души, которое прикипело за десять лет к Андрюше, образовалась дыра или рана, она кровоточила и пугала своей пустотой. А потому в эту пробоину хлынула страсть любить женщину.
Игорь завернулся в полотенце и посмотрел на себя в большое зеркало. Подтянут, строен, даже не скажешь, что скоро шестьдесят. Алине — тридцать пять, исправный, дисциплинированный работник, не злоупотребляющий больничными, невзирая на свое материнское одиночество,— он внимательно читал и запомнил ее личное дело, когда брал на работу. Сыну — шестнадцать. Родила в девятнадцать? В таком возрасте это — любовь. Отчего же ей не полюбить его — Игоря?
