Капитан Афанасьич разводил кроликов и доверял нам с Вокой их пасти. Это было несложно: кролики сами паслись возле Воки. Они объедали травку вокруг мальчика. Потом Вока садился в другое место и кролики бежали за ним. Устав, они спали, прислонившись к нему своими пушистыми боками, а я гладила нежную шерстку. «Если бы у людей были такие милые мордашки,— рассуждала я,— их никто не боялся бы. Вот был бы у Маласихи такой хорошенький розовый носик — и все бы ее любили. И я. Или у моей воспитательницы Аллы Викторовны в саду... Я бы ее тогда совсем не боялась!»
Кролики подрастали, мы их пасли, они отъелись, превратились в кролей.
— Я нашел покупателя на шкурки! — сообщил как-то бабушке счастливый Капитан.
— Тс,— бабушка приложила палец к губам. Мы с Вокой «играли в карты» — раскладывали на полу те, что с человеческими лицами. Снежок их обнюхивал с подозрением.
Вдруг Воке стали неинтересны дамы с королями, он поднялся и пошел к двери, задумчиво ковыряя в носу.
— Ты куда? — спросила я.
— Ла! — строго сказал Вока и указал мне: «сиди на месте».
Вскоре я увидела в окошко, как белый кролик бежит через наш огород, а за ним — серый и мой любимый желтый... Я Воку не выдала. Сидела, раскладывала карты безо всякого интереса, уже не различая, где дядя, где тетя, а Снежок занялся гигиеной.
— Кот умывается — быть гостю,— сказала бабушка.
Я почему-то вздрогнула и начала икать...
— Ой, солнышко мое,— заквохтала бабушка, обняла меня и, раскачивая, приговаривала:
Икота-икота,
Идь да деда Федота,
С Федота — до Якова,
С Якова — до всякого,
Стань у ворот,
Кто ни пройдет —
Тому прыгай в рот...
Назавтра приехал покупатель...
Хорошие были люди тогда — посмеялись и разошлись.
Однажды Вока с особенно загадочным видом повел меня в лес. За нами увязался какой-то черный пес, Вока называл его Э. Вока был чем-то напуган и в тот день не смеялся своим волшебным смехом заколдованного мальчика. Он не обращал внимания на Э, и в какой-то момент пес погнался за большой тяжелой птицей и пропал. Мы быстро шли по трудным тропам, конца нашему пути не было видно, и я уже жалела, что согласилась на это путешествие.
— Вока, я устала...— Я уже почти плакала оттого, что пришлось долго, не останавливаясь бежать. Наконец, мы присели у старой сосны. Так далеко мы еще не заходили. Начинало темнеть. Под сосной лежала груда кирпичей, и Вока стал разбрасывать их, пока не докопался до перевернутого зеленого эмалированного тазика, точно такого, в каком я мыла ноги перед сном. С ужасным, незнакомым выражением лица Вока перевернул тазик. Я отшатнулась. В неглубокой яме лежало окровавленное платье, лифчик в бурых пятнах, фата и туфли — все в крови. Вока побледнел, его кожа стала березового цвета. У меня в глазах завертелись серые змейки, в ушах зазвенело. Кровь, такая страшная, ало-черная, запекшаяся, на белом платье... Мы с Вокой любили красный цвет только у земляники. Крови мы боялись.
— Вока, это ты убил?! — в ужасе прошептала я.— Свою бабушку? Или тетю... Валю...
Он замахнулся на меня кулаком и замотал головой.
— Нэ! А! М-м...— промычал и показал на железную дорогу, за которой жили чужие люди своей чужой жизнью. Я вдруг вспомнила: на днях говорили о том, что за железной дорогой на свадьбе пропала невеста. Украли по известной традиции, потом не нашли... «С кем-то сбежала? Не любила жениха? Увезли на лошадях цыгане?» — судачили взрослые на лавочках.
