Вока любил ходить в лес один, за ним нередко увязывалась какая-нибудь поселковая собака. Но иногда все же он брал меня с собой, водил по чудесным местам, открывал, как первопроходец, новый для меня мир животных, птиц, деревьев. Нам перебегали тропинку олени, зайцы выходили посмотреть, кто тут идет по их лесу, а однажды мы с ним гладили лисицу. Вока давал мне подержать живую белку, которая напрягалась у меня в руках, ужи выползали на его голос, ласточки садились на плечи... Я боялась дышать, нарушать эту гармонию, понимала: я здесь лишняя. Моя благодарность Воке за эти чудеса выражалась в восхищении и ломте батона с маргарином, посыпанном сахаром. Ему нравились мои тихие восторги перед таинствами крошечных яиц в гнездах, соитием зеленоватых блестящих жуков, трапезой шмелей и другими диковинами, которых в лесу не счесть. А еще — он был всегда голодный.
Иногда Вока прогонял меня, и я наблюдала за ним, как будто смотрела кино, прячась за кустами и деревьями. Я уже не боялась потеряться — знала, что он меня найдет.
Наблюдая из укрытия, я видела, как он ложился в траву — шелковистую, пружинистую и ароматную. Чабрец, вереск, мох, клевер обнимали его маленькое худое тело, запускали на него муравьев и букашек, которые не жалили, а лишь легонько щекотали. В лесу он не пропал бы никогда. Вока умел разжечь костер из двух палочек, поджарить на огне сыроежки, аппетитно съесть их в одиночестве или со мной на пару, посыпав солью, которую всегда носил в нагрудном кармашке. Четверговую соль нам давала бабушка, обещая, что она нас сбережет. Только моя — всегда просыпалась или размокала, а его — сохранялась в аккуратности.
Наверное, только у Воки во всем мире хватало терпенья тереть палочки до тех пор, пока из них не появится дымок. Но он не думал об этом — делал то, что привычно. Привычно же подставлял ладошку лесной мыши, и она, повинуясь его смеющемуся взгляду, бежала на нее и застывала, изредка моргая крошечным веком.
Когда дома у Воки ругались и бились до слез и крови, он убегал в лес и там ночевал. В сумерках залезал в берлогу под большой раздвоенной березой и спал. На своем тарабарском наречии Вока поведал, что раньше там жила волчица с детенышами, он с ней дружил, обнимал ее, а она лизала его лицо, грязное от слез и горького детского одиночества, и пела ему свои волчьи песни. Как мать или старшая сестра. Ночи напролет... И хоть эта сказка была похожа на бабушкину про землю Ананан, я его понимала и верила. И знала: эта волчица добрая, и если я ее встречу, то совсем не испугаюсь. Но я ее так никогда и не увидела. Да и была ли она на самом деле? Кто теперь скажет...
Но однажды я подсмотрела, как прибежал Вока к пустому логову, раздвигал пружинистые корни березы, прощупывал влажный мох и скулил... Мне было страшновато, но еще более — любопытно. Потом он лежал и внимательно смотрел в небо. Как жаль, что я не могла тоже посмотреть, что он там видит. В тот день он не хотел брать меня с собой в лес, прогонял, и я боялась себя обнаружить, тихонько сидя на дикой яблоне.
А потом мы со смехом притащили в нору стеганое одеяло из нашего домика. Я знала, что он приходил сюда, в эту берлогу, спать, когда дома у него начиналась война. У меня войны не бывало, всегда царил мир. Когда бабушка узнала, куда исчезло одеяло, вытерла мои покаянные слезы, глубоко вздохнула и всплакнула сама. А когда я выросла и Воки уже не было, она мне поведала тайны его семьи.
Вока не был сиротой. Его любила мать, немая Лёка. Она работала уборщицей в банях воинской части и часто приносила домой полные карманы леденцов. Оттуда она принесла и Воку в своем маленьком тугом животе. Лёка рожала в саду, оглашая деревню гортанным криком, особенным кличем немых — стихийным, пугающим, резким. Моя бабушка держала ее за руку и подвывала так же, как Лёка, словно старалась облегчить ее страдания. Во время родов Лёке хотелось смотреть на звезды. Первое, что увидел Вока,— Большую Медведицу, которая едва не забрала его в свой ковш, крошечного, недышащего, почти неживого. Его оживила моя бабушка, акушерка от Бога или от природы. На каторге, где надеяться не на кого, а смерть называют матушкой, научишься всем премудростям выживания без труда...
