Меня не покидает ощущение того, что в девятнадцать лет я была умнее, чем теперь. За последующие пятнадцать мучительных, стремительных и таких разных зим и лет произошло немало событий не только в моей родной стране. Судьба молодой женщины то пила нектар побед, то довольствовалась терновым венцом поражений. Что ей было полезнее — покажет время. Теперь очевидно, что многие победы оказались мнимыми, а поражения вспоминаются легко, как чужие. Но теперь я становлюсь глупее, чем в девятнадцать лет. Глупее и непритязательней. Со всей своей благоприобретенной счастливой глупостью смею утверждать, что многих поражений можно было бы избежать, а побед этих — хотелось бы не иметь. Но — «где мои семнадцать лет», увы...
Этот мужчина появился в моей жизни как прохожий. Он мелькнул и исчез за поворотом, но ангел брака уже мистически сплел наши руки, не оповещая нас об этом. В хаосе жизни мы потерялись, ища друг друга в сторонних людях. Прошло пять лет, и мы встали рядом перед аналоем. Окольцованные, светящиеся радостью обладания судьбами друг друга, мы покинули церковь, не зная, где приземлиться с этим счастьем. Было холодно, начинался дождь. Муж укрыл меня джинсовой курткой и увлек под высокий, дымящийся от ветра каштан. Мы промокли до нитки под потоками грозового ливня, в наш каштан ударила молния, но мы остались невредимы. Ангел брака спас нас от этого, уже природного, хаоса. И потом он только и делал, что спасал нас и спасал.
Мы поселились в заброшенном доме, где дворничал наш студенческий друг, такой же невостребованный актеришко, как и мы. Наши высокие принципы не позволяли нам играть проституток, ментов и бандитов в сериалах. И сидеть бы нам голодными, коли в тяжелые зимние времена не кололи бы желтый московский лед и не расправлялись со снегом, помогая Закиру. «Наш татарчонок» — называли мы братца-дворника и смеялись над его длинными украинскими усами. Кажется, он захотел побить рекорды и отрастил длиннющие усы, которые в морозы превращались в сосульки. Этот философ мечтал жениться на многодетной матери-одиночке после того, как признался мне в любви и понял: шансов нет. А мой благоверный, выпив виски из комка, доказал ему это еще и фонарем под глазом.
В той заброшке на Народной улице кроме нас жила когорта молодцеватых ребят, они ходили в камуфляже, часто маршировали, тренировались. Вскоре после их появления в соседнем подъезде муж получил приглашение сняться в сериале, не показывая лица,— каскадером в маске. Что ж, это было здорово!
Я заметила, отправляя мужа на съемки, что ранними утрами бравые ребятушки уходили со двора с вещмешками и возвращались через много дней как будто несвежими. Но это не были молодые загулы. Ни женщин, ни вина за ними не водилось. Но что мне было до них, поглощенной своими чувствами, увлеченной собственным счастьем? Муж мне казался идеальным человеком. Зарабатывал он теперь прилично. Это был тот самый принц, о котором девочки мечтают во сне. Я его даже видела в одном из снов своего раннего детства, правда, со спины. Он уходил тогда в раскрытую дверь, и на сердце было покойно и сладко...
Очарованная мужественной добротой, благородством, породистостью и принципами моего мужа, я была в него влюблена по уши. Мне нравилось, что он понимает меня и переживает все мои неприятности, замечала, что он любуется мною тихо, как бы со стороны. Я чувствовала свою красоту. Я была довольна, как бывает доволен человек, подаривший кому-то дорогой и оригинальный подарок.
Так и жила я несколько лет, беззаботно наслаждаясь его любовью, пока он не сказал, разрезая бифштекс небольшим серебряным ножом, найденным татарчонком в одной из заброшенных московских коммуналок:
— Завтра я уезжаю... Когда вернусь — неизвестно. Не спрашивай куда и зачем.
— Как? — удивилась я.— А как же я?!
Помню, что именно это и подумала: как я останусь без него?
— А ты будешь меня ждать...— спокойно ответил он и встал из-за стола.— А может, поедешь домой? В Гродно? В мирную Беларусь?
— Что? Я поеду с тобой! — вскочила я, сбрасывая фартук.
— Я еду на войну...— только и сказал он, выйдя из кухни.
Вместо того, чтобы нежной тихостью скрасить эти несколько часов до рассвета, я устроила ему ночь кошмаров. Я выла и ревела, упрекая его в том, что он ничего мне не сказал о своей профессии. Я его проклинала, кричала, что не вышла бы за него замуж, зная, кем он станет. Бранила его, называла убийцей и палачом, кровопийцей и фашистом... Причитала, жалела себя, ложилась на порог и говорила, что он выйдет отсюда только через мой труп. Он сидел на кровати с виноватым видом и ничего не отвечал.
Утром он вышел во двор и с несколькими парнями сел в машину с тонированными стеклами.
