— А, это ты, Коська... Болен я, болен, не подходи, заражу. Чем болен? Да ты что, не видишь, хлопнуло меня, скосило влево, осы кошмарные в голове завелись. А ты вот что, выручи-ка меня...— Карие глазки его испытующе юркнули за спину Вяльцева, где, вытянувшись от любопытства, притаилась его Инна. Валю несло: — Выручи, тетка помирает,— дрогнул голос,— тетя Тоня, Антонина Федоровна моя, единственная моя... В деревне помирает... Надо триста два рубля на дорогу туда. На дорогу обратно уж и не прошу... Не вернусь! — и всхлипнул.
— Валя, ах ты, Валя,— застыдил его Константин.— Старый ведь враль ты, Валя. Тетка твоя уже пятнадцать лет помирает, никак не помрет, Антонина твоя... Уж придумал бы что новенькое...
— Ничего новенького. Помирает тетка. А не веришь — ну, тогда я пошел.
Костя постоял в нерешительности с минуту, сбегал к Инне. Она распахнула сумочку. Вернулся с деньгами.
— На, здесь триста пятьдесят рублей. Деньги эти — заговоренные. Пропивать нельзя. Только на дорогу домой. Понятно? — серьезно уточнил Константин.
— А то,— шутливо сощурился Халява, пряча денюжки за пазуху.
— Я не шучу. И вот еще тебе моя визитка... Звони, пиши, если что.
Валентин сразу направился в пивную. Купил кружку пива, а когда нес к столу, сама по себе отскочила стеклянная ручка...
Тогда Валя пошел на вокзал. Купил пластиковую стопку. Дрожащими руками распечатал и слишком сильно сдавил — вся водка вылилась на клетчатое пальто.
...Купил у цыганки бутылку — а там вода...
Ноги — правая, здоровая, и левая, волочебница,— понесли его в кассу Белорусского вокзала. Поезд отправлялся на родину через пятнадцать минут. Валентин купил хлеб и сел в общий вагон... Сердце заколотилось так, что клеточки на пальто дрожали как живые.
В деревне Игрушка под Борисовом действительно помирала Антонина Федоровна Савинкова. Грузная соседка уже купила свечи, венчик, «смертное». А приехал племянник — и смерть оступилась, и старушка «оживилась». Через неделю сходила в предбанник за семенами, посеяла рассаду.
— Шарф какой-то женский у тебя,— пригляделась, пощупала кашемировый шарф.— А пряжа хорошая... Я тебе свяжу новый, нитки у меня есть, а из этого ланцужок сплету, козу привязывать. Ярко! Здалеку видать. Она у меня блудная.
К лету старушка поднялась, огород засадилазасеяла, потом — полола. Валик воду из колонки подносил для полива, а по вечерам — тетушке пьесы Островского и Чехова читал. Тем самым лечил ее от бессонницы. А сам — лечился от внутреннего одиночества и произносил козам и коровам страстные монологи о том, что родная земелька может от любого недуга вылечить.
Полгода поработав фермерским пастухом, Валентин поправился, округлился, порозовел на молочке да воздушке. Тогда и написал письмо товарищу своему Косте. Аккуратно скопировал адрес с визитки и сам порадовался — каллиграф! Среди прочего поинтересовался: «Костя, как ты деньги заговариваешь? Ведь как ни старался, а не выпил я тогда...»
Костя с Инной старались вспомнить и понять, какие деньги да что бы это значило — «заговаривать деньги» — и что это за новые шутки такие. Старались вспомнить, но никак не могли.
Отец самодеятельного поэта Льва Дурова в прошлом был дворником. Когда в семье родился поскребыш Лева, Николай Петрович Дуров уже вышел на пенсию. Всю жизнь любитель чистоты боготворил русскую литературу, и наконец-то пришло время всласть почитать... Как раз тогда и начинал свою жизнь маленький Лева во чреве матери.
— Вот и пятый, кажись,— сказала жена, скучно посмотрев на еду во время завтрака и не притронувшись к ней.
— Что ты сказала, Аня? — не поверил своим ушам уже седой и с брюшком Николай Петрович.
В ответ жена зарделась, как невеста, и развела руками. Старшие все были уже семейные и жили далеко.
— Вот Бог и дал нам на старости забавушку,— шептала женщина, глядя на себя, меняющуюся, в зеркало.
В тот период, когда мама Анна ходила беременная, бывший дворник вслух перечитывал «Войну и мир». Поэтому, когда родился сын, отец обрадовался и назвал сынишку Львом — в честь великого писателя.
— Будет Львом Николаичем,— постановил он. А кто бы спорил?
С молоком матери Лев Николаевич Дуров впитал чувство литературы.
На уроках задумывался и, глядя на небесные корабли облаков, писал стихи в тетради по физике с обратной стороны. Поэтому школу закончил Лева средне, и открылась ему дорога не в вуз, а в ПТУ.
