Было начало 1990-х. Тогда зарплаты на предприятиях не выплачивались, а если и выплачивались — крошечные. Зато работали ночные киоски — комки, набитые иностранными шоколадками, сигаретами и алкогольными напитками. Тогда мы впервые попробовали «Сникерс», и он показался такой вкуснятиной! Даже было непонятно, как мы могли жить раньше без батончиков? Без «Баунти» и «Марса»? Без арахиса и фисташек? Без сигарет Сате1 и виски? Еще более непонятно: откуда народ набирал денег на эти покупки? Помню, в обычных магазинах было пусто. Москва бурлила предвестниками 1993 года. Люди собирались на улице под знаменами, они были «против». Тогда же в Москве развелось много крыс, которые сновали от киоска к киоску, как будто передавали приветы от одного сникерса другому... Днем я покупала рапсовое масло, стоя в огромной очереди, ячневую крупу, собачьи сосиски... О миллионерша! Муж, прочитав надпись на консервной банке с сосиками, есть их отказался:
— Хоть я и собака по гороскопу, но только по гороскопу!
И мы с ним кормили настоящих бездомных собак и кошек — хоть я и не кошка по гороскопу — этими иностранными сосисками.
За вечер и ночь работы с детьми я получала 500 рублей. Когда их родители вернулись из поездки, моя трудовая вахта заканчивалась после полуночи, перед рассветом. Часто приходилось добираться на такси на другой конец города, и большая часть зарплаты уходила на дорогу. Муж болел «дома» — на очередной съемной квартире — и ругал меня от собственного бессилия. Он не мог смириться с тем, что жена — посудомойка, постирушка и нянька у людей, которых он плохо знает и чей бизнес весьма сомнителен: то ли это спекуляция, то ли что-то в этом роде, только похуже. Светлело небо — хозяева возвращались. Где они были, никто не спрашивал. Ну, сами посудите, откуда такие деньги, когда в стране голод, безденежье, бомжатник и беспредел? Поэтому он болел от бессилия, мой дорогой муж. И писал свой новый роман о беспределе в стране. Но беспредел беспределом, а детей надо растить. И мужа надо лечить. И я растила чужих детей и лечила своего мужа.
Однажды, закончив мыть полы в хозяйской коммуналке, я услыхала в подъезде странные звуки. Стук, как будто кто-то легонько бьет в пол ломом или хорошо стучит табуреткой по ступенькам. Я отжала тряпку и замерла, размышляя: что бы это такое было? Может, дом ломают грабители? Или клад ищут — здание-то старой постройки, еще дореволюционной... Или это призрак революции добрался до нас? Или Каменный гость идет по мою душу?!
И тут раздался звонок в дверь. Было время осенних каникул. Дети играли во дворе. Я посмотрела в глазок. И чуть не упала в обморок. Перед дверью стояли три бетонных памятника. Пришлось открыть. Потому что у памятников были совершенно живые, именно настоящие, до боли знакомые глаза хозяйских детей.
Стук превратился в грохот и переместился в квартиру вместе с памятниками.
Это были Сёмочка, Васечка и Лёвушка, но, как бы это правильно сказать,— оштукатуренные, что ли. Они слегка напоминали первых космонавтов в тяжелых, негнущихся скафандрах. Как кукушка, из своей комнаты выглянула бабушка, погрозила кулачком:
— У, этта ж не дети, а...— и дверца захлопнулась.
В виноватых взглядах этих знакомых глаз проблескивало такое необыкновенное счастье, что я поняла: их надо выслушать и не перебивать.
Оказывается, дети нашли на стройке кучу сухого цемента и стали в нее прыгать. Вот было весело! Они наперебой рассказывали мне, как поднималось облако пыли, как прыгали сначала со стремянки, потом с первого этажа, потом со второго, а потом пошел проливной дождь. И они стали прыгать с третьего! Потому что пыли от цемента стало меньше! А это для прыжков гораздо удобнее. И вообще — гора превратилась в отличное месиво, так что они прыгали — и увязали в нем, с трудом выдергивая ноги!.. А Лёвушку втянуло по самую шею, смешно, правда?! Его еле вытащили, интересно, да?! Это прыганье им показалось столь увлекательным занятием, что они и не заметили, как промокли до нитки. И покрывались ровным слоем штукатурки, а тот становился все толще и толще. В конце концов они пришли домой, едва переставляя ноги. Само собой, обуви уже не было на этих ногах. Поэтому они смотрели на меня все-таки немного виновато.
— Помоги мне лаздеться,— сказал Лёвушка не своим голосом, потому что у него и щеки окаменели, и воротник представлял собой высокий плотный корсет.
Каждому ясно, что спасти куртки и штаны не удалось. Надо было спасать детей! Отскребать застывающий цемент с рук и щек, срезать ножницами многослойные цементные одежки, включая трусы и майки. Всех троих я запихнула в горячую ванну и поклялась, что выпорю обязательно. Потом вытерла, высушила и уложила в постель. Пока помыла еще раз полы, дети уже спали, как безвинные ягнята, да и сил на порку у меня не было...
