Деревнюшку населяли старожилы, а Валентин — сторожил чужое добро. Усадьба была препростая: пятистенок столетней давности, колодец-журавель, четыре заросших осотом грядки да сарайчик. В одной кровати с Халявой ночевала дворняга Харя. Ее истинные хозяева звали псину Харри. Они верили в переселение душ и все такое прочее, собирались большим кагалом, медитировали, впадали в транс и бекали и мекали, как некормленые сумасшедшие. Лет с десяток тому Валя возмутился бы да начал их поучать, да прочел бы им лекцию о душевном здоровье и бодрости духа, как положительный славянский гуру. А теперь он безучастно смотрел на их безобразия, как смотрит дворняга, заискивающе улыбался поредевшим ртом и старался уединиться в собственных амбициях. Раза два маргиналы пробовали изучить мужичка-оригинала, рассмотреть в лупу его нутро и расковырять живую его душу, но он лишь бормотал «чаво» да «каво» да матюка припечатывал неохотно и вяло. Они быстро потеряли интерес к сторожу. «Йогомудры», так он называл хозяев домишка, приезжали лишь летом на недельку, «отчакривались» и расточались. А бывший Валя Халява, великолепно игравший роль недоумка, оставался здесь жить.
За наличником ему пищала синица, в огороде цвела лебеда в обнимку с чертополохом, лес угощал грибами, река шевелилась от рыб — красота, живи! Катайся себе раз в неделю за стеклотарой-провизией! Он и поехал апрельской весной за нею, за драгоценной. Приехал, приковылял в общагу, а уборщицы-то сердобольной и нет!
— На весь пост в Дивеево к батюшке Серафиму укатила! — поведала старая вахтерша и будто облачком ладана обдала — умиленно так ручками всплеснула. Ну, что делать... Беда. Что есть, что пить? Нечего. Нет ничего, только право бесплатного проезда — как инвалиду второй группы. Правда, только по внешнему виду, ведь «документы дома забыл!»...
Выходит Валя из общаги, глядь — а на тротуаре кольцо лежит — золотое, обручальное, ограненное, лучами на солнце так и сияет. Потянул было руку, да и заметил: пальцы-то черные, под ногтями — грязь... Да и вспомнил про рубашечку беленькую, про утюжок, про уют домашний, благословенную халяву вспомнил, любовь ближнего. А ведь хочется кольцо взять, в скупку снести, хлебушка купить. Но пальцы окаменели, сам остолбенел. Остолоп остолопом, стоит сам не свой да не своим голосом звонко зовет, вспоминая классику кинематографа:
— Дво-орник!
А тот — тут как тут: шусть-шусть, метлой машет, окурки сгребает в совок.
— Чего тебе? — строго так спросил, бровями задергал, носом подвигал грозно.
— Кольцо потеряли-с. Плакать будуть...— жалея и не понимая себя и роли, которую выбрал, ответил Валентин.
— Чего говоришь-то? А, хм-хм...— Дворник метлу обронил, колечко поднял, в карман красивой синей куртки с логотипом «За чистоту!» метнул.
А тут милиционер идет. Валя Халява — к нему. Так мол и так, товарищ милиционер, девушки-с кольцо обручальное потеряли-с, пальцы-то тоненькие какие-с...
— Где кольцо, какое кольцо? — Милиционер, молодой да рьяный, въедливо смотрел то на дворника, то на Валентина. Пришлось дворнику доставать обратно на свет Божий находку, да неохотно, да с вызовом.
— Пройдемте на вахту общежития,— скомандовал блюститель.— Здесь кто-то кольцо потерял,— непротокольно обратился он к вахтерше...
Валентин сбежал, получив тычок черенком метлы в копчик.
Он шел к метро, сам себе чужой и обременительный.
Шел-шел и был пойман в цепкие руки встречного.
— Валя! Халява! Да постой же ты!
Поднял голову Валентин и еще больше онемел... Да ведь он повстречал товарища, такого товарища, каких давным-давно уже нет!
Костя Вяльцев, дорого одетый однокашник, режиссер документального кино, был не один, но с женой. Валентин стеснялся порядочных женщин.
— Тороплюсь на поезд...— прошамкал он и повернул обратно.
— Нет, нет, так не пойдет! Инна, это же Валя Халява! Помнишь? Я тебе о нем рассказывал. Живой!
Вяльцев догнал Валентина и развернул лицом к себе. И Халяву понесло, как в былые года...
