Став маляром-штукатуром, Лева работал на стройке и ходил в литобъединение при газете «На стройках будущего». Пришло время — женился на швее-мотористке Евгении из ателье стройтреста. Теперь он бережнее обходился со своим рабочим комбинезоном, а помещая руки в рукавицы-спецовки, с нежностью думал: «Быть может, их моя Женя сшила».
Рядом с Женей строчила на машинке Катя, жена каменщика Игоря. Игорь по выходным подрабатывал на местной Рублевке — строил коттеджи для крутых, каменщиком он слыл отменным. А вот стихи писал длинные и бестолковые. Поэтому, встречая коллегу в литобъединении, Лева выбирал для разговоров с ним общие темы, стараясь уйти от поэзии. Это ему удавалось с трудом, поскольку крупногабаритный Игорь, и взглядом, и телом напоминающий масштабного Маяковского, так и норовил «почитаться».
— Давай почитаемся, а? Ты мне, а я — тебе! — загораживал он дверной проем и с устрашающим видом вынимал из-под мышки потрепанную амбарную книгу.
— Давай, а? Как гений — гению!
Лева сначала внутренне сжимался, но знал, что этого громадину можно легко увести от темы, как ребенка от слез. И он выпаливал первое, что приходило в голову:
— Новый трамвай пустили в Москве, слыхал?
— Да ну, какая ерунда... Москва далеко, что нам до нее. А вот я написал...
— Да! В нем ездят барды — и читают пассажирам свои стихи, и поют свои песни...
— Да? А у нас в Минске такого нет?.. Давай, Лева, туда поедем! — зажигался, как вата на дореволюционной рождественской елке, этот большой ребенок.— Я возьму свою поэму о бетонщике, всем будет интересно, пассажиры будут плакать!
— Но тебе придется научиться играть на гитаре...— Лев Николаевич отводил руки визави от воротника своего свитера.
— А почему на гитаре?..
— На гавайской гитаре научиться проще.
— На гавайской?..
Так Лева постепенно забалтывал Игорька, а там и заседание литобъединения начиналось.
В литобъединении Лева слыл звездой. Его знаменитые «Облачные тени над Парижем» все местные поэты знали наизусть и почитали за эталон. Хоть в Париже никто никогда не был да и быть не мог, но верили в написанное свято. Этот скромный, тихий Лев и сам сошел бы за эталон: всегда подтянутый, в наглаженной рубашке и начищенных туфлях, со свежей книгой в сознании, он словно всех заставлял подтянуться, а сам — старался остаться незамеченным.
Совсем по-другому жил Игорь. Хоть и писал он неважно, зато жил — как поэт, позволял себе сделать скандальчик, присутствовал на всех важных мероприятиях города, читал стихи на свадьбах и писал о своих стихах хвалебные статьи под различными псевдонимами. А однажды всех потряс, женившись на разведенной Клавдии. Он ушел в коммуналку Клавы от рыдающей Кати, оставив ей квартиру и все остальное, кроме своего белья и костюма.
Клавдия была женщиной эффектной, даже красивой, но слегка неряшливой и очень курящей. Она тоже писала стихи и публиковалась в Питере, откуда и переехала в Минск после развода. Молодожены жили в просторной комнате старого двухэтажного дома в центре города. Как они жили — Лев Николаевич не знал. Он не знал бы и дальше, если бы в минуту его внутреннего кризиса не подступил к нему в библиотеке Игорь, как всегда, загораживая дверной проем:
— Ты — поэт с большой буквы. Но что у тебя за жена?! Эта серая мышка хоть раз книгу в руках держала? Или хотя бы «Литературную газету»? Или «Л1М»?! Она тебя никогда не поймет!
То ли кризис повлиял, то ли и Леве захотелось большой любви, но слова Игоря его поразили. И он пролепетал:
— Так что же делать?
— Надо все менять! — проорал Игорь голосом Маяковского.
— Менять?!
— Менять! — отрезал Игорь и рубанул рукой воздух так мощно, что жидкие волосы на голове Левы встрепенулись.
— Я поменял жену, и в этом, то есть в творчестве, у меня теперь полный порядок! Хочешь, прочту...— Но пока Игорь плевал на палец, листал свою амбарную книгу, отыскивая нужный текст, Лева вышел из библиотеки ошарашенный, окрыленный и подавленный одновременно.
С того дня Лев Николаевич настроился на встречу с музой.
